Святой Император Николай II
ПРОТ. СЕРГИЙ КОНДАКОВ: После «отречения» Царя-Мученика революционный угар, уже много дней господствовавший в Петрограде и Москве, быстро распространился по всей России. Тысячи костров осветили люциферовым светом страну. В огонь бросали портреты Царя, Царицы, царских детей, толпы распевали: «Чёрные дни миновали...»
Сожжение портретов Царя.
Безумцы не знали, да и не хотели знать, что с свержением Царя для них наступает целая эпоха чёрных десятилетий, и те, кто не сгинут в огне революции, гражданской войны, в ГУЛАГе, будут со слезами вспоминать великую православную Россию; Россию, опережавшую всех по темпам экономического развития; Россию, стоявшую на пороге победы в Великой войне в начале 1917 года; Россию серебряного века; Россию святого Императора Николая Александровича.
Салон царского поезда, в котором святой Царь Николай II "отрекся" от Престола. На стене висит образ прп. Серафима Саровского, предсказавшего в своих пророчествах святость и страдания Государя и те бедствия, которые постигнут Россию за предательство Помазанника Божия. Но заговорщики не обращали внимания на икону саровского старца.
Но всё это будет много позже. А тогда одурманенные революцией люди обнимали друг друга со словами: «Христос воскресе! Нет больше Царя!», как-то позабыв, что до Пасхи Христовой ещё далеко, впереди Неделя Крестопоклонная. А в это время Государь отправился в Могилёв, чтобы попрощаться с войсками. И хотя его душа была терзаема тревогой за семью, он тем не менее, повинуясь любви к Родине, решил прежде всего попрощаться с войсками, с боевыми товарищами. В Могилёве его ожидали новые предательские удары. Один из таких ударов святой страдалец получил прямо во время богослужения, когда молился вместе со своей матерью вдовствующей Императрицей Марией Федоровной. По церковному уставу положено поминать Царскую Фамилию за службой. И вот впервые имя Царя не прозвучало. Более того, по благословению Святейшего Синода из служебников были вычеркнуты имена и Царицы, и Царевича, и Царевен. Зато провозглашались благословения Временному правительству. Сборище масонов, нечестивцев называлось благоверным.
Александр Исаевич Солженицын (1918-2008) – великий русский писатель и мыслитель, ветеран Великой Отечественной войны. С 1945 по 1953 за критику Сталина находился в заключении. В 1960-1970-е годы стал всемiрно известным писателем, обличителем коммунистического режима и безбожия. В 1974 году был арестован, лишён советского гражданства и выслан из страны. В 1994 году вернулся на Родину. Резко критиковал ельцинский режим и олигархию.
Верно говорил о безумии того времени Александр Исаевич Солженицын:
«Но и при всём том на краю пропасти ещё могла бы удержать страну сильная авторитетная Церковь. Церковь-то и должна была создать противоположное духовное Поле, укрепить в народе и обществе сопротивление разложению. Но (до сих пор сотрясённая безумным расколом XVII века) не создала такого. В дни величайшей национальной катастрофы России Церковь - и не попыталась спасти, образумить страну. Духовенство синодальной церкви, уже два столетия как поддавшееся властной императорской длани, - утеряло высшую ответственность и упустило духовное руководство народом. Масса священства затеряла духовную энергию, одряхла. Церковь была слаба, высмеяна обществом, священники принижены среди сельской паствы. Не случайно именно семинарии становились рассадниками атеизма и безбожия, там читали гектографическую запрещённую литературу, собирали подпольные собрания, оттуда выходили эсерами.
Как не заметить, что в страдные отречные дни императора - ни один иерарх (и ни один священник) православной Церкви, каждодневно возносивший непременные за Государя молитвы, - не поспешил к нему поддержать и наставить?
Но ещё и при этом всём - не сотряслась бы, не зинула бы пропастью страна, сохранись крестьянство её прежним патриархальным и богобоязненным. Однако за последние десятилетия обидной послекрепостной неустроенности, экономических метаний через дебри несправедливостей - одна часть крестьянства спивалась, другая разжигалась неправедной жаждой к дележу чужого имущества - уже во взростьи были среди крестьян те убийцы и поджигатели, которые скоро кинутся на помещичьи имения, те грабители, которые скоро будут на части делить ковры, разбирать сервизы по чашкам, стены по кирпичикам, бельё и кресла - по избам. Долгая пропаганда образованных тоже воспитывала этих делёжников. Это уже не была Святая Русь. Делёж чужого готов был взреветь в крестьянстве без памяти о прежних устоях, без опоминанья, что всё худое выпрет боком и вскоре так же точно могут ограбить и делить их самих. (И разделят...)
Первые дни революции.
Падение крестьянства было прямым следствием падения священства. Среди крестьян множились отступники от веры, одни пока ещё молчаливые, другие - уже разверзающие глотку: именно в начале XX века в деревенской России заслышалась небывалая хула в Бога и в Матерь Божью. По сёлам разыгрывалось злобное бесцельное озорство молодёжи, небывалое прежде. (Тем более оно прорывалось в городах, где безверие воспитывалось ещё с гимназической реформы 60-х годов. Знаю по южным. Например, в Таганроге ещё в 1910 году в Чистый Четверг после 12 Евангелий хулиганы нападали на богомольцев с палками, выбивали фонарики из рук.)
Я ещё сам хорошо помню, как в 20-е годы многие старые деревенские люди уверенно объясняли:
- Смута послана нам за то, что народ Бога забыл.
И я думаю, что это привременное народное объяснение уже глубже всего того, что мы можем достичь и к концу XX века самыми научными изысканиями.
И даже - ещё шире. При таком объяснении не приходится удивляться, что российская революция (с её последствиями) оказалась событием не российского масштаба, но открыла собою всю историю мира XX века - как французская открыла XIX век Европы, - смоделировала и подтолкнула всё существенное, что потом везде произойдёт. В нашей незрелой и даже несостоявшейся февральской демократии пророчески проказалась вся близкая слабость демократий процветающих - их ослеплённая безумная попятность перед крайними видами социализма, их неумелая беззащитность против террора.
Теперь мы видим, что весь XX век есть растянутая на мир та же революция.
Это должно было грянуть над всем обезбожевшим человечеством. Это имело всепланетный смысл, если не космический.
Могло бы, воля Божья, начаться и не с России. Но и у нас хватало грехов и безбожия.
В Константинополе, под первое своё эмигрантское Рождество, взмолился отец Сергий (Булгаков):
«За что и почему Россия отвержена Богом, обречена на гниение и умирание? Грехи наши тяжелы, но не так, чтобы объяснить судьбы, единственные в Истории. Такой судьбы и Россия не заслужила, она как агнец, несущий бремя грехов европейского мира. Здесь тайна, верою надо склониться.»
Февральские деятели, без боя, поспешно сдав страну, почти все уцелели, хлынули в эмиграцию и все были значительного словесного развития - и это дало им возможность потом десятилетиями изображать свой распад как торжество свободного духа. Очень помогло им и то, что грязный цвет Февраля всё же оказался светлей чёрного злодейства коммунистов. Однако если оценивать февральскую атмосферу саму по себе, а не в сравнении с октябрьской, то надо сказать - и, я думаю, в «Красном Колесе» это достаточно показано: она была духовно омерзительна, она с первых часов ввела и озлобление нравов и коллективную диктатуру над независимым мнением (стадо), идеи её были плоски, а руководители ничтожны.
Февральской революцией не только не была достигнута ни одна национальная задача русского народа, но произошёл как бы национальный обморок, полная потеря национального сознания. Через наших высших, представителей мы как нация потерпели духовный крах. У русского духа не хватило стойкости к испытаниям.
Тут, быстротечно, сказалась модель опять-таки мирового развития. Процесс померкания национального сознания перед лицом всеобщего «прогресса» происходил и на Западе, но - плавно, но - столетиями, и развязка ещё впереди».
Мы должны быть благодарны Солженицыну за то, что он помог многим освободиться от иллюзий Февральской революции. Но одновременно надо признать, что в своём анализе трагедии Февраля писатель допустил роковую ошибку. Он не принял и не понял главного героя и жертву тех событий святого Императора Николая Александровича. Более того, он убеждён, что именно Николай II своими ошибками привёл страну к катастрофе. У православно мыслящего человека возникает вопрос: «Как же так! Великий писатель, печальник Земли Русской не разглядел столь очевидные в наше время величие и святость Царя?»
Ответ, я думаю, мы найдём в биографии Солженицына. В годы молодости он был убеждённым комсомольцем и лишь война заставила его усомниться, а тюрьма – отказаться от коммунистических убеждений. Он всем сердцем уверовал в Господа. Бог сохранил Солженицына в ГУЛАГе, Бог исцелил его от рака, Бог уберёг писателя от смертоносного действия яда, вколотого кагебешниками; Бог явно вёл по жизни Александра Исаевича через огонь, воду и медные трубы, сделав его не только великим писателем, но и во многом религиозным проповедником.
Солженицын и отец Александр Шнеман.
Однако надо заметить, что после обращения своего Солженицын воцерковлялся очень долго и нелинейно. Уже в изгнании, в 1974 году Александр Исаевич признался о. Александру Шнеману: «Мне нужно вернуться, войти по-настоящему в Церковь. Я ведь и службу-то не знаю, а так, „по-народному“, только душой».
Но простой народной веры, не обременённой богословскими знаниями, явно недостаточно для того, чтобы понять смысл православной монархии и обязанности христианского государя. Характерно, что особыми почитателями подвига Царя-Мученика всегда являлись люди, глубоко не только внешне, но и внутренне воцерковлённые. Чтобы понять тайну Царя, надо проникнуться до глубины души духом христианского благочестия и святости Православной Церкви.
К сожалению, Александр Исаевич Солженицын задумал свои персонажи «Красного колеса» и во многом воплотил на страницах еще до того, как воцерковился. И в более поздний период он не решался расставаться с искажённым порой до неузнаваемости образом Царя. Поэтому ключ к пониманию русской трагедии им был потерян.
Мы знаем с вами библейскую истину: «Кого Бог любит, того и наказывает». Дерзну сказать, что наказание постигло за непочитание Царя-Мученика и Александра Исаевича Солженицына. Главный труд жизни для Солженицына – это эпопея «Красное колесо». Большую часть своего времени посвятил он многотомной книге. В интервью Станиславу Говорухину писатель говорил: «„Красное колесо“ написано не для литературных гурманов, а в расчете на самого простого человека. Я утверждаю, что любой простой человек, который захотел бы прочесть, прочтёт все десять томов и всё поймёт».
Увы, в эпопее "Красное колесо" нет того воскрешающего огня правды, как в «Архипелаге ГУЛАГ» и некоторых других публицистических выступлениях Солженицына; нет глубины «Круга первого», «Ракового корпуса» и «Матрёниного двора». Многие страницы «Красного колеса» удивительно написаны, некоторые, несомненно, имеют печать гениальности, но в целом многотомный роман получился тяжеловесным и неудобочитаемым. Как точно заметил В. Максимов, «Красное колесо» Солженицына – «сокрушительная неудача, вместо живых характеров ходячие концепции».
Многотомник "Красное колесо".
Что ж, пусть эта неудача, духовная ошибка Александра Исаевича Солженицына поможет нам ещё раз осознать важность почитания святого Царя-Мученика, важность памятования слов Священного Писания: «Бойся, сын мой, Господа и Царя, с мятежниками не сообщайся» (Притч. 24:21), и ещё: «Даже в мыслях твоих не злословь Царя» (Эккл. 10:20).
ПРОТ. МИХАИЛ КАРПЕЕВ: Несмотря на очевидную закономерность: не стало Царя – всё развалилось, по сей день, и даже в эти особенные дни, находятся люди, на дух не переносящие память о святом Царе-Мученике Николае и святых Царственных страстоцерпцах. Некоторые так и признаются, что их эта тема «бесит». Неприятие благоверного Государя как будто проникло в существо их души. Такие люди с какой-то садистской радостью находят что-то порочащее у святого Царя и тут же выставляют на свет. Когда же эта грязь оказывается очередной клеветой, то, нисколько не обращая внимания на этот факт, принимаются за поиски нового «компромата».
При этом, выискивая соринки в святых очах последнего Российского Императора, господа критики с безпримерным лицемерием воспевают настоящих тиранов и разрушителей нашего Отечества и Церкви Православной.
Смелые в своём неприятии святого монарха, одни не способны сказать правду о губительном беззаконии, разрушающем церковную жизнь, а другие не могут признаться в своём непосредственном участии в многочисленных преступных деяниях.
Один из таких критиков дерзновенно возвестил о себе: «Музыка научила меня чувствовать фальшь системы». Но при этом смелости у него хватает лишь на то, чтобы подвергать критике тех, кто не сможет ему ответить. Этот человек, облечённый священным саном, является насельником одного из монастырей Москвы, и не понаслышке знает, что происходит в коридорах Чистого Переулка и кто стоит у руля Московской патриархии. Оправдывая своё малодушие, такие персонажи не прощают ошибок реальных и мнимых своим не способным ответить в данный момент времени оппонентам.
Другой известный деятель современной церковной жизни нередко лицемерно призывает брать пример с митрополита Антония Сурожского, который отличался своей деликатностью и добротой. При этом сам походя обзывает инвалида, подсмеиваясь над его врождённым недугом и грязно комментирует ситуацию создавшуюся вокруг фильма «Матильда», скабрезно домысливая несуществующие факты из жизни Царя-Мученика.
Это всего лишь два примера возникшей волны неприятия к святому Императору в столетнюю годовщину русской катастрофы. Почти всё медийное пространство в эти памятные дни заполнилось злобной критикой по отношению к преданному своими подданными монарху. Не для того ли, чтобы оправдать свои грехи и преступления? Вместо покаянного чувства и осознания прежних ошибок эта публика решила оправдать свои грехи мнимыми преступлениями святого угодника Божиего. Вместо того, чтобы вспомнить о предательстве военных, членов Фамилии, представителей Государственной Думы, духовенства и многих других, пытаются показать, что весь этот комплекс проблем, обрушившийся на Российское государство, был вызван одной фигурой – личностью Русского Царя.
Сожжение портрета Царя
Дорвались! Наконец-то нет Царя, сухой закон отменён. Вот она, свобода!
Самонадеянно взяв суд над святым Императором, сами судьи как будто забывают в самозабвенном этом запале, что им придётся держать ответ перед Богом. Им почему-то не приходит в голову, что пользу современному российскому обществу может дать лишь покаянное размышление над уроками истории. К чему привело повальное клятвопреступление и нарушение присяги своему Государю? Какие выводы можно сделать из произошедшего? Очевидно, что именно ложь, малодушие, предательство, потеря настоящей веры в Бога стали причиной страшных бедствий, постигших наш народ.
Для того, чтобы усвоить страшные уроки, стоит вспомнить слова пророка Исаии: «И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю. Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли, если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят» (Ис. 1, 15-20).
ПРОТ. АЛЕКСАНДР МАЛЫХ: Златоуст Русского Зарубежья архиепископ Сиракузский и Троицкий Аверкий (Таушев) в 1972 году говорил в проповеди «Религиозно-мистический смысл убиения Царской Семьи»:
Архиеп. Аверкий (Таушев).
«Страшная ночь!.. этой наступающей ночью исполняется точно 54 года со страшного злодеяния, которое совершилось на русской земле при попустительстве православного русского народа: увы! Как это ни страшно, как это ни больно, как это ни скорбно сознавать!
… весь русский народ повинен в этом ужасном безпримерном злодеянии, поскольку не противосстал, не воспрепятствовал ему, а вел себя так, что это злодеяние явилось естественным выражением того настроения, которое к этому времени созрело в умах и сердцах несомненного большинства несчастных заблудившихся русских людей, начиная с «низов» и кончая самыми «верхами» – высшей знатью».
Этот грех касается и духовных лиц. Мы должны об этом говорить не для того, чтобы осудить священнослужителей, многие из которых впоследствии искупили эти грехи смертью за Христа от богоборцев, но потому что без этого картина происходившего тогда, а значит покаяние наше будут неполными. К сожалению, самые высшие иерархи во время Февральской революции 1917 года отказались выполнить свой пастырский долг и призвать народ к покаянию в участии в смуте, к порядку и повиновению законной власти, т. е. фактически отказались защитить в эти критические дни традиционные русские устои – Православие, Самодержавие и Народность. Тем самым и их вина есть в разрастании революции, в превращении народа в обезумевшую толпу, поскольку не сделали всё, что могли.
Товарищ обер-прокурора Святейшего Синода Николай Давидович Жевахов так вспоминает об этих событиях:
«На 26 февраля было назначено заседание Св.Синода, и я раньше обыкновенного вышел из дому. То, что я увидел на улицах, заставило меня очень усомниться в словах, сказанных накануне министром внутренних дел. Ни трамваев, ни извозчиков уже не было, и я, с большим трудом, вынужден был пробираться через толщу крайне возбужденной и озлобленной толпы, собиравшейся на улицах, в разных частях столицы. Встречались по пути и процессии, с красными флагами и революционными плакатами, с надписью: «Да здравствует Интернационал!» Попадались навстречу и жидки, с сияющими лицами, явление для столицы не обычное... Движение было стихийным; но в то же время замечалась опытная рука, руководившая им. Казалось, что каждый выполнял полученное задание. Так, например, идя переулками, ибо путь к Невскому был уже загражден, я видел, как не только подростки, но и малые дети ложились на мостовую при виде приближавшегося извозчика с седоком и преграждали ему путь, заставляя поворачивать его обратно, но в то же время свободно пропускали грузовики с вооруженными до зубов солдатами... Я не мог отрешиться от недоумений и спрашивал себя, отчего же власть позволяет разрастаться этому стихийному движению и не останавливает его, отчего в течение этих трех дней со времени моего возвращения в Петроград не предпринималось ничего для того, чтобы обуздать эту толпу, чувствовавшую себя хозяином положения и державшую в панике все население столицы... И глядя на эти бесчинства, я, идя в Синод и еще не отдавая себе ясного отчета в происходившем, намечал программу тех мер, какие могли быть приняты Синодом в помощь администрации, с целью воздействовать на сбитую с толку, обезумевшую толпу...
Товарищ обер-прокурора Святейшего Синода Н.Д. Жевахов.
С большим трудом я добрался до Сенатской Площади, к зданию Св. Синода. Из иерархов не все прибыли... Отсутствовал и Обер-Прокурор Н.П. Раев. Перед началом заседания, указав Синоду на происходящее, я предложил его первенствующему члену, митрополиту Киевскому Владимиру, выпустить воззвание к населению, с тем, чтобы таковое было не только прочитано в церквах, но и расклеено на улицах. Намечая содержание воззвания и подчеркивая, что оно должно избегать общих мест, а касаться конкретных событий момента и являться грозным предупреждением Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару, я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим.
Первенствующий член Св. Синода во дни Февральской революции митр. Владимiр (Богоявленский).
«Это всегда так, – ответил митрополит. – Когда мы не нужны, тогда нас не замечают: а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью». Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом из Петербурга в Киев; однако такое сведение личных счетов в этот момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показалось мне чудовищным. Я продолжал настаивать на своем предложении, но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто. Принесло бы оно пользу или нет, я не знаю, но характерно, что моя мысль нашла свое буквальное выражение у католической церкви, выпустившей краткое, но определенное обращение к своим чадам, заканчивавшееся угрозою отлучить от св. причастия каждого, кто примкнет к революционному движению. Достойно быть отмеченным и то, что ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами.
Как ни ужасен был ответ митрополита Владимира, однако допустить, что митрополит мог его дать в полном сознании происходившего, конечно, нельзя. Митрополит, подобно многим другим, не отдавал себе отчета в том, что в действительности происходило, и его ответ явился не отказом высшей церковной иерархии помочь государству в момент опасности, а самым заурядным явлением оппозиции Синода к Обер-Прокуратуре, с которым я, несмотря на кратковременность своего пребывания в должности Товарища Обер-Прокурора, имел случаи часто встречаться.
С тяжелым чувством сознания этой неспаянности и разъединенности людей, призванных к одному и тому же делу, идущих к одной цели и мешающих друг другу вместо того, чтобы оказывать взаимную поддержку, я возвращался домой...»
Все-таки никак нельзя согласиться с тем, как оправдывает Жевахов синодалов. Потому что из подобных «заурядных явлений оппозиции» существовавшему строю и складывалась Февральская революция. Будь на месте этих, к великому прискорбию ставших «заурядными явлений оппозиции», ответственное выполнение своего долга, верность Царю, которому присягали, то никакие происки темных сил не имели бы успеха. Поэтому поведение Синода в тот момент все же было ничем иным, как именно «отказом высшей церковной иерархии помочь государству в момент опасности».
Подобные «заурядные явления оппозиции» в Синоде происходили и раньше. Один из идеологов Русской Зарубежной Церкви архимандрит Константин (Зайцев) пишет:
Архим. Константин (Зайцев) и проф. И.М. Андрееев. 1959 г.
«Что же касается роли Царя в деле прославления святых, то нельзя не признать, что Царь в этом вопросе шел, в духовном плане, впереди Синода, находившегося под известным влиянием века, с его равнодушием и скептицизмом в делах веры. В частности, отсрочку канонизации митр. Иоанна Синод мотивировал необходимостью учесть политические соображения — в них уже во всяком случае Царь мог считать себя более компетентным, чем Синод! В общей же форме значение личности Царя в деле канонизации святых, прославленных в его царствование, митр. Антоний (Киевский и Галицкий) характеризовал так в 1930 году:
Святая Царская Семья - малая Церковь, не сокрушенная вратами ада.
«Царствование Императора Николая II ознаменовалось открытием в России мощей святых угодников и их прославлением. Насколько в России это дело в последнее время было трудным, видно из того, что после открытия мощей св. Тихона Задонского в 1861 г., сопровождавшегося народным энтузиазмом и многими чудесами, по России распространился слух, будто бы Император Александр II выразился, что это будет последний святой в России. Я не верю, чтобы Государь мог сказать такую фразу, но самый факт распространения такого слуха достаточно характеризует тогдашние общественные настроения. В царствование Государя Императора Николая II были открыты мощи св. Феодосия Черниговского (1896 г.), преп. Серафима Саровского (1903 г.), свв. Иоасафа Белгородского (1911 г.), Иоанна Тобольского, Анны Кашинской, Питирима Тамбовского. Я помню, как в одном из заседаний св. Синода один из иерархов заметил, что нельзя же до безконечности продолжать прославление святых. Взоры присутствовавших обратились на меня, и я ответил: "если мы верим в Бога, то мы должны быть рады прославлению св. угодников". Из этого видно, – заканчивает Владыка, – насколько велико было благочестие Государя, который почти первый решился на это дело» (Архим. Константин (Зайцев) «Памяти последнего Царя»).
К сожалению, в февральско-мартовские дни 1917 года Синод в духовном плане, по словам архим. Константина, «находился под известным влиянием века сего» и даже опережал его своей готовностью принять новые революционные порядки. Синодальное обращение от 9/23 марта начинается такими словами: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути».
Вообще-то вопрос о власти Великим князем Михаилом был передан на волю Учредительного Собрания, которое могло остановить свой выбор и на самодержавной монархии. Синодалы же сразу принимают революцию, называя ее волей Божией. Они не обращают внимания на беззаконность с точки зрения Основных законов Российской Империи всего совершающегося. Это Обращение Синода удивило и возмутило остававшихся верными монархии православных людей.
Временное правительство, названное Святейшим Синодом "благоверным", состояло из масонов.
Так же быстро были Синодом из богослужебных книг изъяты все упоминания о Царе и Царской Семье.
Панихида по "жертвам революции". По зверски убиенным в февральские дни верным слугам Царя такие панихиды не служили.
В соборах стали совершаться благодарственные молебны. Княгиня Наталия Урусова, жившая в Ярославле, вспоминала:
Княгиня Наталия Урусова.
«Горько оплакивали мы отречение Государя и были на удивление большинству, ожидающему каких-то новых неслыханных земных благ. Помню, как в церкви хорошо знакомый мне средних лет священник, казавшийся всегда весьма благочестивым и духовным, читал акт об отречении. Церковь была полна, все пришли нарядные и с оживленными лицами. Начиная со священника, все торжествовали, радовались и приветствовали этот приговор России, поздравляя друг друга. Я же горько плакала».
У нас в Ижевске, по словам местного краеведа, доктора исторических наук Е.Ф. Шумилова, уже 6 марта 1917 г. «духовенство встретило у Михайловского собора иконами, хоругвями и благословением первую открытую политическую демонстрацию, посвящённую свержению Царя. Более того, чуть позже иерея А.И. Васнецова избрали членом Исполкома Совета рабочих депутатов Ижевска».
Ижевск. Вид на Михайловский собор.
А известный и весьма уважаемый священник с. Вавож Михаил Елабужский 6 марта 1917 г. «опубликовал в демократической газете „Малмыжская жизнь“ передовицу с характерным названием: „И мы доросли до республики“. Он сравнил Николая II с выжившим из ума стариком, которому все равно пора было сказать: „Тятенька, уже можно отдыхать“. „За него печалиться нечего: денег у него много… А наше дело теперь не назад, а вперед смотреть, и общими, дружными усилиями мирно строить здание новой, свободной Руси“».
И подобные умонастроения среди духовенства были повсюду.
4/17 марта 1917 г. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства начала искать преступления «бывшего Царя и царских слуг», однако обнаружилась кристальная чистота Императора и его Семьи. Летом 1917 года Керенский вынужден был заявить, что в действиях «Николая II и его супруги не нашлось состава преступления», но ни Царя, ни его семью не освободили из-под ареста. Надо отметить, что начавшийся вскоре после этого Всероссийский Поместный Собор не вступился за Помазанника Божия.
К сожалению, в числе русских людей и многие представители духовенства как-то перестали понимать сакральный, священный смысл Царского Самодержавия, как служения Царя Богу, а всех остальных – Царю. Царь и сама царская власть становились с какого-то момента в сознании многих людей как бы лишними, ненужными для дальнейшего удивительного для всего мiра материального развития России. Отсюда поразительное греховное равнодушие к судьбе Царя и Его Семьи. На все это мы не должны закрывать глаза, чтобы покаяние наше в столетнюю годовщину русской трагедии было более глубоким.
Комментарии
Оставьте комментарий