Блог о.Сергия Кондакова

95 лет тому назад история России оборвалась и с нею пошатнулась история всего человечества. В эти самые дни, величайшая страна міра переживала роковые, зловещие события, павшие ей на голову, как гром среди ясного дня.

Поражаешься – как до сих пор мало кто по должному осознаёт губительность февральской революции. К ней готовы относиться, как к меньшему злу, к неудавшемуся стремлению к свободе, а то и как к утерянной возможности ... Но казалось бы – как же не понять, что февраль есть ничто иное, как прелюдия кровавой, сатанинской, ни с чем по своему ужасу и масштабу не сравнимой октябрьской симфонии ? Ведь, не будь февраля, никогда бы и не было октября ! Вот в чём безмерное зло февральщины !

Утверждение наше не эмоционально-лирическая формула, как может подумать легкомысленный читатель, а должно быть принято и понято в самом прямом смысле. Не будь тех потоков клеветы и непростительного предательства и обмана Государя, не было бы и февральской революции и не исключено думать, что до сего дня Россия была бы Богоугодной Монархией и готовилась бы праздновать 400-летие Династии Романовых. Февраль зиждется на лжи, что уже само по себе рисует ему определённую нравственную и духовную характеристику. Февральская революция не имеет никакого оправдания.

Не будем тут повторять уже не раз приводимые слова Уинстона Черчилля о том, что в начале 17-го года победа России была несомненна. Это убеждение подтверждается всеми военными и политическими авторитетами. Если в 15-ом году русские войска потерпели ряд неудач и пришлось повсеместно отступать, то причиной тому никак не был недохват мужества или нежелание воевать у русского солдата или офицера, а кричащий недостаток вооружения, настоящий снарядный голод, который полностью был восполнен уже к концу 16-го года. С окончанием зимы ожидалось победное весеннее наступление. Конечная победа была уже ощутима и почти обозрима. В 1917 г. военная мощь России должна была достигнуть своего апогея. «Мало эпизодов Великой Войны более поразительных нежели воскрешение и возобновлённое гигантское усилие России в 1916 г. Это был последний славный вклад Царя и русского народа в дело победы ... К лету 1916 г., Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течении 1915 года пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно, сумела … выставить в поле, организовать, вооружить, снабдить 60 армейских корпусов, вместо тех 35, с которыми она начала войну», писал ещё в своих воспоминаниях о войне У. Черчилль. Только подумать – ведь на целый год раньше могла завершиться Великая Отечественная Война. Сколько искалеченных и прерванных человеческих жизней можно было бы уберечь !

Мы так настаиваем на вопросе войны, потому что он был на самом деле решающим для судьбы Монархии и окончательно перекрывал всякий революционный путь. Как верно впоследствии признался, да ещё с каким цинизмом, Милюков – ждать им дальше не было возможно, так как знали, что в конце апреля Армия пойдёт в наступление, знали что всё недовольство, подогретое либеральной клеветой исчезнет и произойдёт взрыв патриотизма, который надолго спаяет народ с Государем. А наши добрые господа думцы никак не могли допустить такого ужаса и их предательство, их постоянная ложь и клевета, которые кстати очень скоро всех их захлестнут, казались им проявлением высшего благородства и чувством долга перед родиной. Иными словами прообразом того, что стало девизом сергианства – ложь во спасение !

Есть ещё один факт, который не следует русскому человеку забывать. Благодаря февральскому предательству Россия не вошла в конце 1918 года в число победителей. Вся пролитая кровь в войне с неприятелем, все погибшие жизни не получили своего вознаграждения. В лучшем случае считалось, что Россия покинула поле брани задолго до окончания сражений, а в худшем на ней стоит позорное клеймо сепаратного ленино-троцкого мира с Германией, клеймо предательства союзных обязательств. Не говоря и о том, что не сбылась почти достигнутая заветная мечта освободить Царьград и вновь водрузить православный крест на Святой Софии, что было стержнем внешней политики России на всем протяжении ХVIII–ХХ веков.

Мы ничуть не намерены, Боже упаси, обелять кровавый октябрь, но ещё раз скажем, что корень зла зиждется именно в феврале. Всякие Милюковы, Родзянки, Гучковы, Керенские и прочие бездарные политиканы, возомнившие себя царьками и спасителями России, сумели ввести в заблуждение и убедить генералитет в необходимости смены власти, но никак не сумели затем удержать добытую ложью, с неба павшую им в руки эту самую власть.

Но как такое чудовищное и непростительное деяние могло совершиться ? ... Так и хочется вслед за французским мыслителем-писателем Шарлем Пеги сказать : «До сих пор спрашиваем себя, как такое могло произойти ... подобную катастрофу можно объяснить только тем, что было совершено заблуждение мистического плана». Правда, Шарль Пеги говорил тут не о русской революции, а о всё усиливающейся дехристианизации Запада, но его недоуменный вопрос вполне можно отнести и к русской катастрофе.

Итак – какое мистическое заблуждение было совершено русским народом в начале прошлого века ?

Об этом не мало писали и предупреждали духовные лица, в частности святой всероссийский чудотворец Батюшка Иоанн Кронштадтский : высшее общество, заразившееся либеральными идеями, отворачивалось от родного Православия и тяготело к западному образу жизни. Самодержавная монархия становилась непонятной, казалась отжившей, вот почему Царь-Государь – истинный праведник на троне – исполненный сознанием быть Помазанником Божиим, был непонят и совершенно чужд этому высшему обществу. Глубокая религиозность Царя и всей Царской Семьи не только не внушала уважения, а скорее была поводом для снисходительных насмешек. В такой нездоровой духовной обстановке, всякие слухи, сплетни, клевета, даже самая гнусная, находили благоприятную почву. Петербургские салонные сплетни подхватывались и умножались социалистами и революционерами разных мастей и разносились среди народа. А для распространения таких миазм время было самое, что ни есть благоприятное : три года изнурительной войны, четыре миллиона убитых, до невероятного размера раздутая легенда о Распутине, будто управляющем делами Империи, искусственно сфабрикованный кризис недостатка хлеба – т.н. "хлебный бунт" – в конце февральских дней, форменная ложь о безволии Государя, и т. д. Но безстыдная клевета нашла свой апофеоз в настойчивых инсинуациях о том, что ради немецкого происхождения Государыни, Государь будто пытался тайно заключить сепаратный мир с Германией !

Сигналом к революции послужило возмутительное выступление в Таврическом Дворце 1-го ноября 1916 г. думского лидера кадетской партии, величаемого титулом профессора, П.Н. Милюкова. Возбуждённая речь сего безсовестного профессора, полностью построенная на инсинуациях, клевете и на лжи, вошла в историю под названием «Глупость или измена» и моментально стала для либералов и левой оппозиции настоящим обвинительным актом, брошенным с думской трибуны в лицо Власти, и в частности Царской Семьи. С гордостью Милюков говорил : «1 ноября – эра, теперь у рабочих впечатление – руководящая роль Думы /.../ данный отсюда толчок разошёлся по стране широкой волной».

Некоторое время до этого, истерический фигляр, адвокат второго разряда, трус Керенский, затем бежавший заграницу от большевиков переодевшись в бабу, предвещал : «Поймите же, наконец, что революция может удаться только сейчас, во время войны, когда народ вооружен, и момент может быть упущен навсегда...». Другое гнусное лицо, сыгравшее вероятно самую решительную роль в революционном развале России, А.И. Гучков, открыто говорил : «В 1905 году революция не удалась потому, что войско было за Государя ... В случае наступления новой революции необходимо, чтобы войско было на нашей стороне ; поэтому я исключительно занимаюсь военными вопросами и военными делами, желая, чтобы, в случае нужды, войско поддерживало более нас, чем Царский Дом».

Как видно ничего случайного в февральской революции не было, конспирация против Царя-Мученика тщательно и последовательно готовилась изнутри страны людьми, не брезгающими использовать военное время, когда казалось бы все силы нации должны быть устремлены на победу над врагом, а в это время всевозможные растлители думали об ином, об обратном, повлекшем грандиозное «крушение на пороге победы» ...

Итак – сплетение всех этих предательских сил и начинаний сделало своё дело. А дело это было ничуть не в пользу России, а в пользу её развала, на руинах которого безпринципные выскочки-политиканы жаждали сыграть роль, дабы войти в историю. И на самом деле вошли, но только не с лаврами на голове, а с клеймом позора на веки вечные.

Изменническая деятельность Гучкова строилась весьма тщательно, последовательно. С червем измены в душе и сердце и с потаённой личной неприязнью к Государю, достиг он терпеливо высших ответственных должностей в Государстве : был и председателем Думы, до заменившего его на этом посту М.В. Родзянко, но "служил" и в правительственных органах, особенно военных, где плёл свою паутину, что позволило ему установить связи со многими представителями генералитета. Итак с одной стороны был своим человеком для всяких болтунов-политиканов, с другой был и своим человеком в среде военных, где пользовался уважением за свои знания в военном деле. Измена бродила вокруг престола и втайне разрабатывались планы дворцового или военного переворота, как о том свидетельствовал Гучков : «Я не только платонически сочувствовал этим действиям, я принимал активные меры /.../ план заключался в том, чтобы захватить по дороге межу Царским Селом и Ставкой Императорский поезд, вынудить отречение, затем при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить о перевороте так и о лицах, которые возглавят собой правительство».

Нельзя без сжимания сердца читать и перечитывать поминутную хронологию событий четырёх последних дней Российской Империи. Тут всё становится на место, без труда видно кто есть кто : где герои, где предатели, где дураки. Ответственность – прямая, относительная, косвенная, по глупости, по инерции, каждого действующего лица становится очевидной. Из этой массы людей безусловно выделяется и возвышается безупречная личность и благородство нашего последнего Венценосца.

Нельзя без содрогания читать Его слова, высказанные в эти дни разным лицам, в частности генералу Алексееву, которому Он так незаслуженно доверял. За внешним невозмутимым спокойствием, наблюдаемым в эти трагические дни, и многими расцениваемым за безразличие или безучастность к происходящему, скрывалась на самом деле невероятная сила воли, монаршая выдержка и величие, и мало кто подозревал те невероятные душевные муки и драму, которые Он переживал, выслушивая или прочитывая жестокие и ничуть не справедливые упрёки, адресованные Ему. «Я берёг самодержавную власть не для себя, но для России. Я убеждён, что перемена формы правления не даст спокойствия и счастья нам /.../ Мы не можем заниматься сейчас, во время страшной войны, ломкой государственного строя. Всё это хотят совершить не в интересах Родины, а в своих личных. Мне трудно поверить в разумность и искренность планов Родзянки и Гучкова /.../ Уступками не спасёшь положения. Уступить мятежным требованиям, – это значит разжать руки, вися над пропастью. Уступить, это значит для меня – умыть руки, как Пилат. Я не хочу быть Пилатом для моей Родины. Я знаю, что иду против течения. Но этот путь диктует мне моя совесть, мой царский долг перед Россией и перед историей ... А если я помеха счастью России – то я готов даже не только царство, но и жизнь отдать за Россию».

Постоянно приходилось Государю отметать навязчивые требования М.В. Родзянко и прочих заговорщиков назначить «ответственное министерство», представляемое как панацея способная спасти Россию. Передать власть Думе в Его глазах было бы именно верхом безответственности. Государь был убеждён, что победить попущенную анархию мог только Он во главе верных войск. Думские деятели даже если они воображали, что могут играть роль, на самом деле пользовались лишь видимостью свободы, находились под бдительным надзором Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. 27 февраля (11 марта по новому стилю) самообразовался Совет Рабочих Депутатов, который с этого дня стал настоящим хозяином положения в Думе и использовал её, как ширму, для придания некой легитимности своему противогосударственному бунту. М.В. Родзянко мрачно расхаживал по шумным залам Таврического дворца с красным бантом на груди, то и дело говоря о «нашей революции», и отлично понимал, что никакой властью не располагает, но тем не менее пытался убедить в обратном Государя. А Царь отлично понимал, что никакой власти в лице народа Дума с безвольными политиканами и интриганами иметь не может. «Я ответственен перед Богом и Россией за всё, что случилось и случится, – будут ли ответственны министры перед Думой и Г. Советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело».

Удержать назойливый натиск думских деятелей не представляло большой трудности для Государя, показавшего в эти дни свою силу воли тем, кто в этом сомневался, но тем временем в Петрограде, при подстрекательстве думских депутатов, положение становилось угрожающим вплоть до того, что запасные военные части петроградского гарнизона взбунтовались. В думских кругах очень надеялись, что безпорядки заставят Государя пойти им навстречу, но не таков был наш Всероссийский Царь : Он наоборот издал Указ о роспуске Думы. Родзянко с председательского кресла прочёл Царский Указ и тут же Милюков во весь голос прокричал : «Предлагаю считать этот Указ мёртвым письмом /.../ предлагаю принять резолюцию – Государственная Дума, заслушав доклад о роспуске, постановила перейти к очередным делам. Заседание Думы продолжается» ...

Эти невероятные дерзкие слова были встречены овациями с депутатских мест. Дума стала на сторону бунта, бунт превратился в русскую революцию, а Дума превратилась в клуб революционеров.

Бунт мог быть подавлен в первые же дни, но по непонятным причинам начальство на месте проявляло полное бездействие. Прошло уже пять дней от начала безпорядков, перелившихся в восстание, и никакого серьёзного противодействия не предпринималось. Поскольку военные власти на месте не справлялись с положением, Государь, распорядившись срочно перевести в Петербург с фронтов верные кавалерийские и пехотные части, принял решение послать верного генерала-адъютанта Н.И. Иванова с чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка. После этого Государь принял оказавшееся роковое решение покинуть Ставку в Могилёве и направиться в Царское Село, но в ночь с 28 февраля на 1 марта, Царский поезд, точно по планам Гучкова, был остановлен в 150 верстах от столицы на станции Дно : революционные войска, разобрав рельсы перекрыли путь и заняли близлежащие станции. Государь, отрезанный от всякой надёжной информации решает направить Царский поезд в Псков в надежде найти поддержку и совет у генерал-адъютанта Н.В. Рузского, главнокомандующего северным фронтом, но тем самым попадает в настоящую мышеловку.

Вместо ожидаемой опоры, находит полное, безнадежное, холодное одиночество. И даже хуже этого – предательство. Генерал Рузский давно уже был в заговоре и несмотря на то что носил вензеля Николая II на погонах, недолюбливал Государя и считал самодержавие анахронизмом и не постыдился воспользоваться случаем демонстративно проафишировать свои чувства. Когда прибыл Царский поезд, то на станции не только не было положенного почётного караула для встречи Государя, но и не было самого генерала Рузского, который, не спеша, демонстративно пришёл с некоторым опозданием, безцеремонно сказав, что сам распорядился, чтобы не было встречи. Тогда когда на него возлагались надежды, ничего не нашёл лучшего, чем посоветовать «сдаться на милость победителя».

Тем не менее Государь имел с Рузским семичасовой разговор, в течении которого генерал применял огромное моральное насилие, чтобы вырвать у Государя отречение от Престола, чего добился сообща с генералом Алексеевым, Гучковым и Родзянко, засыпавшими Псков телеграммами, телефонными звонками и всевозможными ложными сообщениями. Государь – один против всех – не сдавался и не сдался бы не будь этого "ножа в спину", каковыми явились ответы командующих фронтами, полученные в ответ на настойчивый запрос генерала Алексеева. Каждый ответ, тщательно зачитанный Государю, был очередным ударом, требующим Его отречения. Царь почувствовал своё полное одиночество, оставленность, словом – земля под ногами провалилась.

Но как такой позор мог осуществиться ? Не благодаря ли недоразумению ? Не в результате ли манипуляции ? Ведь многое зависело от того, как поставлен вопрос и как освещена обстановка. А тут именно всё было так тенденциозно представлено, что ответ так и напрашивался. Но кто мог ставить под сомнение слова заслуженного генерала Алексеева, в принципе "правая рука" Государя, о том, что «обстановка не допускает иного решения» и что «необходимо спасти действующую Армию от развала» ? Далеко не весь генералитет был в заговоре и желал отречения, но, отрезанные от столицы и не имеющие правильного представления о событиях и положении, полностью доверялись информации, получаемой от генералов Алексеева и Рузского, которые в свою очередь слепо сдавались на представленную Гучковым и Родзянко картину, согласно которой только лишь отречение, если ещё не поздно, может спасти Россию.

Тем временем генерал Н.И. Иванов с трудом добрался до Царского Села. Известие о движении войск на Петроград произвело в столице ожидаемое впечатление. Гучков и прочие заговорщики понимали, что всё держится на волоске, во что бы то ни стало надо было избежать столкновения и надо было выиграть время. "Профессор" Милюков на митинге кричал : «Или старый деспот, доведший Россию до полной разрухи добровольно откажется от престола, или он будет свергнут». А генерал Рузский, без всяких криков, но своею властью через голову Государя, распорядился прекратить отправку войск в столицу, а уже прибывшие войска повелел отправить обратно ... Со своей стороны, Алексеев, видно для успокоения старого генерала, сообщил Иванову явную неправду, внушенную ему Родзянко, о том, что в Петрограде наступило полное спокойствие и войска находятся в повиновении временному правительству. Некоторое время спустя, старый генерал, доверенное лицо Государя, получил от Гучкова (!) приказ : «Главнокомандующим назначен Корнилов. Возвращайтесь в Могилёв». Та же ложь о достигнутом спокойствии в столице была донесена и находящемуся в Пскове "в плену" у Рузского Государю, которому было объяснено, что любая попытка нарушить достигнутое спокойствие может только окончиться потоком русской крови.

Таким ложным приёмом была прервана последняя попытка Государя восстановить порядок в Петрограде и фактически спасти Россию, и Он направил телеграмму генералу Иванову : «Прошу до моего приезда никаких мер не предпринимать». Но такому приезду так и не суждено было сбыться. Государь подписал ещё Указы назначая намеченного Думским Комитетом генерала Л.Г. Корнилова командующим войсками петроградского округа и Великого Князя Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим. Оставалось составить и подписать Манифест об отречении от Престола.

Никогда не забудет Россия, никогда не забудет русский человек роковую дату 2/15 марта 1917 года. Никогда не забудут предательство, павшее на Россию, как гром среди бела дня. Но «измена, и трусость, и обман», о которых написал в дневнике Государь в самый день вынужденного отречения были не столько кругом, а в основном вокруг Него. Государь далеко не был одиноким, как ему могло показаться. В частности, верноподданнический ответ на запрос генерала Алексеева, данный генералом-адъютантом Ханом-Нихичеванским, «Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха» предательски не был передан Государю в отличие от всех ответов в пользу отречения. Ту же верность присяге открыто проявил генерал от кавалерии граф Ф.А. Келлер : «С негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим присягу, данную Богу и присоединившимся к бунтовщикам /.../ Только со своим Богом данным Царём Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья», не говоря об огромной массе офицеров более низких чинов, готовых встать в распоряжение Государя для подавления революции. Эти самые доблестные офицеры Императорской Армии и явились впоследствии самыми надёжными элементами Белого Движения.

Надо ли подчёркивать, что в сопоставлении с такими витязями долга и чести, бледно выступают иные действующие лица, несущие ответственность в этой всероссийской катастрофе. Как понять действия и бездействия генерала Алексеева ? Его полную инертность во дни бунта в Петрограде ? Известно, что он тайно встречался с Гучковым и, даже если прямо не примыкал к заговору, был заранее посвящён в готовящийся переворот и не только не предупредил о нём Государя, но продолжал вести телеграфные переговоры со взбунтовавшейся Думой и покорно выполнял планы Родзянки и Гучкова, когда его прямой долг, как начальник Императорского Штаба, обязывал его приложить все усилия для подавления думских бунтовщиков, столь нагло восставших против законной власти и лично Государя. Как понять и забыть, о его роковой ответственности в деле ответов командующих фронтами, обманутых его телеграфным запросом с неверной информацией, к которому были добавлены его личные слова : «Упорство же Государя способно лишь вызвать кровопролитие» ...

Правда, быстро разочаровался старый генерал Алексеев в революции, особенно когда за ненадобностью революционеры с ним расстались. Частично искупил свой грех, основав Добровольческую Армию и тем самым восстановил до некоторой степени своё лицо перед историей. По некоторым сведениям, генерал Рузский через полтора дня понял свою роковую ошибку и был ею угнетён до конца жизни, но совершив своё подлое предательство Государя не счёл нужным попытаться его исправить вступлением в Белые ряды и был безславно и без суда расстрелян в самые первые дни октября. А что сказать о генерал-адъютанте Брусилове, тоже верноподданнически просившем отречение Царя, а затем служившем в Красной Армии ... И наконец, что сказать о Керенском, Гучкове, Милюкове и других, кто раньше, кто позже, выброшенных революционной чернью, как ненужная ветошь, но нагло пытавшихся играть роль в Белой Эмиграции.

Все эти "ученики чародеи безкровной революции" и прочие именитые тунеядцы долго могли затем плакать о содеянном, плакать о том, что открыли путь всякой черни для разграбления и уничтожения великой христианской страны, точно по программе безбожного поэта космополита Ал. Блока : «Пальнём ка пулей во Святую Русь / В кондовую, в избяную, в толстозадую».

Иван Солоневич, ещё раз подчеркнув, что февральская революция никакого оправдания не имеет дал о ней объективное определение : «Была грязь, предательство, бездарность, безчестность – немецкие деньги, английское влияние, безмозглое своекорыстие, – кровь и грязь, грязь и кровь». Да, февраль не только был величайшим преступлением, он был и остаётся величайшим грехом, тяготеющим над всем, или почти всем, русским народом ... От того, может быть, принято не очень-то и вспоминать о нём.

Поэтому, никогда не забудем : «Кто изменил Царю, изменил и России».